V. Ксения и Цви.

 Познакомились они на вечеринке по случаю дня рождения общего знакомого. У обоих не было пары, оба, как оказалось, приехали в Израиль из одного города. Нашлись общие знакомые и в городе детства, и в Израиле. Всего этого, да еще пары фильмов, нескольких книг и музыкальных групп, ценимых обоими, вполне хватило для иллюзии родства душ. Цви очаровали мягкость голоса Ксении, ласковые глаза, ее ухоженность и потрясающая грудь. Ксения отметила основательность, неторопливость Цви, его высокий рост и сильные руки. И еще – его манеру ухаживать. Он не спешил с комплиментами, не соскальзывал на эротические темы, не расспрашивал о ее личной жизни, не жаловался на свои депрессии, переживания и трудности. Не хвастался. Зато был предупредителен, старался понравиться Ксении и развлечь ее.
 Все шло прекрасно месяца полтора, до первого разговора о национальности родителей и собственной национальной идентичности. Начало не предвещало никаких осложнений. У обоих русские отцы и мамы еврейки (Ксения поначалу умолчала о своей неуверенности в галахическом еврействе мамы). Напряженность возникла, когда Ксения сказала, что в Израиле она еврейка, в России – русская. А если бы они перебрались в Америку, Германию или Австралию, то с легкостью почувствовала бы себя американкой, немкой или австралийкой. На «американку» и «австралийку» Цви внимания не обратил, а вот «немка» его задела.
 Евреев, поселившихся в Германии, он не понимал, а к немцам относился с неприязнью. Еврейская Катастрофа во второй Мировой войне, о которой Цви много узнал за годы жизни в Израиле, переживалась им как незаживающая рана, как трагедия сегодняшняя. Его уверенность в моральной нечистоте Германии и немцев, пусть и родившихся после войны, ничто не могло поколебать. Как-то Цви попались на глаза слова идишского поэта Ицика Мангера из его выступления в 46-ом году на открытии памятника восставшим в Варшавском гетто: «Раньше народ приходил на могилу своего поэта, а теперь поэты приходят на могилу своего народа». Мангер использовал Пушкинское: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный,/ К нему не зарастет народная тропа…» Для Цви «могила народа» стала символом отношения к немцам и Германии.Неизменность еврейской идентичности, ее неподвластность времени, обстоятельствам и культурам стран проживания – основа мироощущения Цви. Он не мог принять «быть немкой в Германии».
 Спор вышел нешуточный. Ксения пыталась сменить тему, но лишь распалила Цви. «Быть немкой» для него прозвучало как пренебрежение еврейской трагедией и им лично. В споре всплыло сомнительное еврейство покойной Анастасии Никитичны. Ксения упомянула о нем вскользь. Для Цви же это означало крушение надежд. Принадлежность к еврейству традиция определяет происхождением матери. Дети еврейки – евреи. Национальность отца ничего в этом не меняет. Детей же еврея и нееврейки традиция евреями не признает. Поэтому мама Ксении, и, соответственно, сама Ксения еврейками в еврейской среде не были.

VI. Из писем Цви и его бесед с психотерапевтом.

«…мысли рисуют перспективы совместного будущего – душу заливает страх, а горло - слезы. Я не смогу жить в этой стране с нееврейкой, не смогу растить детей-неевреев! Я не смогу спасти отношения взамен на собственный внутренний мир!»

«Дико ощутил нехватку той ласки, что она давала еще вчера, и хочет продолжать давать именно мне!.. Я не хочу терять этого».

«… показалось, что гиюр – выход. И я смогу принять это. Стало легче, и я заснул. Проснулся рано и понял, что страх вернулся. Чувства задавили логику. И слезы, слезы, слезы... Ненавижу себя!»

 Цви порасспросил о гиюре знакомых, в Сети нашел сайты центра подготовки к переходу в иудаизм и нескольких организаций, помогающих смешанным семьям, множество форумов и блогов… Знакомство с этой непростой проблемой лишь усугубило его сомнения.

«…Становилось все более горько... Мой приятель по армии прошел гиюр в 16-летнем возрасте вместе со своей мамой. Он рассказал о полуторагодичном процессе, не сложном, но муторном. И экзаменом в конце. Не уверен, что у Ксении хватит на это сил... Она прислала новые фотографии. Она вдруг такая красивая... Я как-то всего этого раньше не видел. Пишет, что ей грустно... А мне невыносимо все это читать. Я ведь сам создал ситуацию… Читаю в Интернете о смешанных браках. Сотни тысяч людей, граждан этой страны остались и теми, и другими, всего лишь взглянув внутрь себя и сказав: «Это – мое. Моя цельность – в моем личном счастье». Почему я так не могу? ...»

«…Наши отношения с Ксенией могли не сложиться по многим причинам. Иногда я начинал искать в ней изъяны. Бросалась в глаза какая-то ее сутулость, какие-то недостатки ее фигуры… Что-то еще… Вдруг меня начинала бесить как она посмотрела на кого-то или как отметила что-то… Ее критичность к одежде окружающих… Ей не понравилась песня Израильского певца, а мне нравится… Все это меня иногда бесило настолько, что я готов был ее обидеть… Потом она обнимала меня и… ласка… У меня такое ощущение, что я знаю ее тысячу лет. Она понимает, что я хочу сказать, она озвучивает мои мысли…»

«…Эйлат стоил мне кучу бабок. Она пыталась там платить, но я попал конкретно. В ее понимании – это нормально, когда мужчина платит за все. Ужин в Эйлате стоит пятьсот шекелей. Я никогда не был в Эйлате с девушкой, в дорогой гостинице. Мы сидели на террасе. Принесли огромную бутылку пива во льду. Было очень приятно, очень красиво. Я сказал, что за пятьдесят пять шекелей – это тоже вкусно. А она свела это на то, что у меня плохие манеры. Так делай, это не делай… Она критиковала официантов. Ей не нравятся израильские официанты…»

«…Мое желание иметь жену-еврейку, еврейскую семью взорвало все в миг!»

«…Гиюр ничего не изменит. Я не религиозен. Еврейкой стать нельзя, ей нужно родиться…»