|
|
- Я тебя чем-то обидела? Что тебя так напугало в наших отношениях? - Ты - нееврейка. А я хочу иметь детей-евреев и еврейскую семью. - Я не обманывала. Мама – еврейка. Просто бабушкины документы затерялись. Да и какое это имеет значение?! Мы ведь любим друг друга! Я могу пройти гиюр, если тебе это нужно! Неужели какая-то бумажка из советского ЗАГСа сильнее наших чувств?!
Когда он 14-летним приехал в Израиль с мамой и бабушкой, его звали Гришей. Потом имя поменяли на Цви. Гриша – имя нееврейское, хоть и встречающееся среди
Российских евреев, чуть ли не чаще, чем среди неевреев.
Февральская революция 17-го года отменила законы Российской Империи, дискриминирующие евреев. Среди них и закон, запрещающий евреям менять свои имена на
нееврейские. Берлы и Барухи стали Борисами, Гирши и Герши - Григориями, а Лейблы - Львами. В последующих поколениях Гришами, Борями и Лёвами еврейских мальчиков
назвали в честь дедушек Гиршей, Барухов и Лейблов. Гирш - олень на идиш. Цви – тоже олень, только на иврите. Поэтому в Израиле Гриша из Советского Союза, никогда
не звавшийся Гиршем, стал Цви.
Папу своего Гриша-Цви никогда не видел и много лет ничего о нем не знал. В его свидетельстве о рождении в графе «отец» стоял прочерк. Уже в Израиле, мама
рассказала, что Андрей, курсант военного училища, отец Гриши никогда не был ее мужем. Роман их закончился еще до рождения Гриши. Андрея за что-то исключили из училища
и отправили служить в Забайкальский военный округ. Мама получила от него три письма. В последнем Андрей извинялся за «ушедшую любовь», называл их отношения
«трагической ошибкой», просил забыть его и больше не писать. Как понял Цви, родители его больше никогда не встречались, и мама ничего о жизни Андрея не знала.
Спросить, почему отчество у него Аркадьевич, Гриша-Цви поначалу не догадался, а позже было не у кого: мамы и бабушки уже не было в живых.
Внешность, фамилия, имя мамы – Диана Ароновна, имя бабушки – Сара Пейсаховна - никаких сомнений в еврействе Гриши не оставляли. Он всегда чувствовал себя евреем
и знал, что евреев не любят. Не все, конечно, но многие. И еще Гриша знал, что еврею нужно стараться больше других. Иначе не пробиться, не устроиться. А от гоев лучше
держаться подальше. Все еврейские неприятности от них. Мама и бабушка постоянно об этом твердили. Иногда сверстники называли Гришу жидом, а взрослые жидёнком.
Одноклассник Колька Чуриков любил в присутствии Гриши и Любы Каган рассказывать «еврейские» анекдоты. А учительница географии как-то сказала, что только люди Гришиной
национальности способны на такие поступки. О каких поступках шла речь, он забыл. А вот жестяные интонации и стеклянный взгляд географички запомнил. К своему еврейству
Гриша приспособился и о национальных проблемах особенно не задумывался. Жили они как все. Двухкомнатная квартира в пятиэтажной «хрущовке», выслуженная покойным
дедушкой на мебельной фабрике. Скромный достаток. И никаких признаков еврейского быта. До приезда в Израиль Гриша не знал, что у евреи отдыхают по субботам, а не по
воскресеньям. Не знал ни одного еврейского праздника. Не слышал о запретах употреблять свинину и смешивать мясное с молочным. Последняя особенность национальной кухни
очень удивила Гришу. Сметана в борще, пельмени с маслом или с той же сметаной, бутерброд с колбасой, нередко появлявшиеся на столе в Гришиной семье, да и в семьях
знакомых евреев, оказались совсем не еврейской едой…