Инцест (обзор).

Обзор опубликован в Российском журнале "ЧФ: Социальный психолог", 2012, выпуск №1 (23).

 Инцестом или кровосмешением в наше время называют сексуальные отношения между близкими родственниками. Incestus в переводе с латыни – преступный, греховный. В древности так называли любое нарушение сексуальных норм. Со временем это слово закрепилось лишь за кровосмесительным сексом, как особым видом Фото Маши Турецкой нарушения сексуального поведения. Большинство современных народов считают инцест омерзительным, преступным, достойным безусловного осуждения. Общественное сознание воспринимает кровосмешение как одно из наиболее тяжких нарушений морали. Супружеская неверность, сексуальная неразборчивость, проституция по глубине осуждения заметно уступают инцесту в глазах большинства. При этом в современных развитых странах инцест, если он не результат насилия или совращения несовершеннолетних, не влечет за собой уголовного преследования.
 Происхождение неприятия кровосмешения теряется в доисторическом прошлом и не вполне понятно. Можно лишь сказать, с большой степенью достоверности, что страх перед инцестом, его осуждение древнее современных религий и морали. Похоже, запрет кровосмешения – одна из первых небиологических попыток упорядочить сексуальные отношения; граница, отделившая когда-то стаю от сообщества. «Главный шаг, благодаря которому, посредством которого и, что особенно важно, в рамках которого осуществляется переход от природы к культуре». (Клод Леви-Стросс, 1949).
 Запрет на кровосмешение возникал на определенном этапе развития всех культур и у всех народов. Общее есть и в развитии способов контроля над преступным влечением в несхожих культурах: от силового подавления и жестоких наказаний к религиозным, культурным и морально-психологическим препятствиям.
 Время от времени отвергаемое в принципе влечение преодолевало, да и в наши дни преодолевает, любые общественные, культурные, психологические и законодательные препятствия. Происходит это чаще во времена социальных катаклизмов, глобальных или локальных, а на индивидуальном уровне у личностей, неготовых или неспособных принять существующие социальные нормы, обычно во время психологических кризисов и декомпенсаций. Пути же развития препятствий инцесту, строгость и форма наказаний за нарушение общепринятых ограничений неодинаковы. В них – особенности отдельных культур и эпох, неповторимость исторических судеб народов.

I. Инцест в первобытной культуре.

 Предполагается, что этнография современных народов, сохранивших родовую, племенную, клановую организацию, натуральную экономику и древнейшие примитивные технологии, дает возможность судить о доисторическом прошлом всего человечества. Предположение разумное, но не доказуемое, как, впрочем, и не опровергаемое. Но иных возможностей, помимо этой гипотезы, заглянуть за рамки писаной истории, в общем-то, нет. Особенно, когда речь идет о человеческих взаимоотношениях, запретах, императивах, обычаях, способных снизить напряженность конфликта между влечениями индивидуума и интересами сообщества.
 Приведенные ниже представления возникли в современной культуре во второй половине 19-го – начале 20-го веков в результате этнографических исследований жизни австралийских племен, народов Полинезии и индейцев Северной Америки.Как предположил американский этнограф Льюис-Генри Морган (Lewis-Henri Morgan, 1818 - 1881), брачные отношения, по мере развития человеческого сообщества, эволюционировали от беспорядочных, нерегулируемых половых связей (промискуитета), к групповому браку, и далее к моногамии. В групповом браке все мужчины группы-семьи имели брачные права в отношении всех ее женщин. Ребенок от группового брака называл отцами всех мужчин своей группы, матерями всех женщин, а других детей – братьями и сестрами.
 Группового брака в его архаичном виде, как полагают, сегодня не существует, но во многих языках, похоже, остались его следы. Маленький ребенок называет знакомых своих родителей дядями и тетями, молодой человек может назвать пожилую женщину матерью, а немолодого мужчину – отцом, ровесников – братьями и сестрами. В идеологических, политических, преступных, профессиональных, религиозных, террористических группах, содружествах по интересам, эстетическим предпочтениям, объединениях на основе взаимной привязанности нередко практикуются обращения «брат», «сестра», «отец», «мать». Отчасти это не только сленг группы или метафоры-идеологемы, но и след, оставленный в языке иной организацией семьи.
 Экзогамия – правило, по которому брачные отношения допускаются лишь между представителями разных кланов. Предположительно, правило это стало обычаем, законом, традицией еще во времена перехода от промискуитета к групповому браку. Одним из мотивов появления и развития сексуальных ограничений стал, по всей видимости, страх инцеста. Немногим позже, но еще в доисторические времена, традиция экзогамии у многих народов слилась с возникшими тотемическими представлениями (*). Следствием стал сакральный запрет браков и секса между членами одного тотема. Запрет, следует отметить, весьма жесткий. Еще в девятнадцатом веке нарушение его у Австралийских племен каралось смертью обоих виновных. Поскольку тотем получали в наследство от матери, то поддерживаемая им экзогамия препятствовала кровосмешению между единоутробными братьями и сестрами, сыновьями и матерями. Ведь все они принадлежали к одному тотему. Но тотемические ограничения не мешали сексуальным отношениям отца и дочери – они принадлежали к разным тотемам.
 Позже возникли брачные классы – фратрии (Phrathries – англ.), объединяющие по нескольку тотемов. Браки внутри фратрий запрещались, даже для представителей разных тотемов. Эта сложная защита от инцеста, возникнув в эпоху группового брака, неплохо, видимо, работала во времена его исчезновения и становления иных, переходных к моногамии брачных обычаев.
 Защиту от инцеста усиливали традиции, не связанные с тотемами и экзогамией, получившими название «avoidances» – «избеганий», возникшие, предположительно, во времена исчезновения группового брака. Суть избеганий в запрете или ограничении общения разнополых членов одной семьи: братьев, сестер, подросших детей и родителей противоположенного пола, невесток и родственников мужа, зятя и родственников жены. Обычаи избегания запрещали оставаться наедине, участвовать в одной трапезе, находится на близком друг от друга расстоянии, разговаривать.
 Этнография современных примитивных культур – не единственный источник развития представлений о доисторическом времени. Немало о нем – в мифах, точнее в их пересказах, дошедших до нас через неподдающуюся обзору череду рассказчиков, посредников, мифографов, переписчиков, переводчиков, кодификаторов, редакторов и толкователей. Мифы возникли задолго до появления письменности и поначалу вовсе не были занимательными историями. В своих живых формах мифы были проживаемой реальностью, первичной, наиважнейшей, управляющей судьбой, жизнью, делами. И еще они были Знанием. Мифы создавали и поддерживали святость ритуалов, запретов и повелений. Они разделяли мир на Сакральное и Профанное (Мирское). Мифы служили верительной грамотой на право совершения определенных действий, и содержали в себе указания для разделения правильного и неправильного, разрешенного и запрещенного. В мифах нет хронологии, но содержащиеся в них конфликты, войны, единоборства, интриги, трагедии – отражение проблем коллективного сознания, их создавшего.
 В мифах народов, культурно и исторически между собой не связанных, повторяется один и тот же сюжет о борьбе древних и новых богов. Древние боги пожирали или заточали своих детей. Один из этих детей, спасенный чудом, материнской преданностью или стечением обстоятельств, войдя в силу, низвергал бога-отца, оскоплял его и устанавливал новые законы мироздания. Мотив этих жестокостей у отцов – страх за свою власть, у детей – стремление избавиться от деспота-отца и захват власти. Низвержение отца, сопровождалось установлением новых законов, соблюдение которых позволяло, во всяком случае в теории, избегать оскоплений, заточений и иных крайностей. В такой последовательности событий нетрудно разглядеть отражение становления норм сексуального поведения, противостоящих первобытному хаосу. Возникновение и развитие морали означало, среди прочего, появление индивидуально-психологических соответствий древним групповым запретам.
 Существенное отличие мифов от реальной жизни – бессмертие (или нечеловеческое долголетие) богов. Они и дети от смешанных союзов богов с людьми умереть не могли. Отсюда – пожирания и заточения. Люди же, чьими душами эти мифы владели, бессмертными не были, и потому убивали своих сыновей на жертвенниках. Поначалу такие жертвоприношения, по-видимому, продолжали ряд, начавшийся в незапамятные времена победой вожака над молодым самцом, посягнувшим на его власть и самок стаи, – древнейший, еще биологический, механизм противостояния инцесту. Молодой самец либо погибал, либо уходил на поиски других самок, почти наверняка не состоявших с ним в кровном родстве. Позже изначальный смысл убийства детей забылся, но, как это не раз бывало в человеческой истории, ритуал оказался долговечнее догмата, его породившего, и дети гибли на алтарях еще не одно тысячелетие, хотя уже существовали другие, вполне надежные и не столь кровавые методы противостояния инцесту. Жертвоприношения детей с угрозой инцеста уже не связывали. У них появился иной смысл. Детей – чаще всего сыновей правителей – убивали для ублажения богов во время войн или избавления от болезней их царственных отцов. Со временем место детей на алтарях заняли животные. И эта традиция в отдельных культурах дожила до наших дней.

* * *

 IX век до новой эры. Почти тысячелетие прошло, как Авраам, ведущий свою родословную от Шема (Сима), старшего сына Ноя, услышав Голос Всевышнего, отказался от поклонения идолам и человеческих жертвоприношений. Четыре с половиной столетия прошло после получения евреями у горы Синай Закона, запрещающего, среди прочего, пролитие человеческой крови на жертвенниках. Но в Ханаане (территория современного Израиля и Палестинской автономии), да и во всех прочих местах тогдашнего мира, новому Закону следовали немногие. Человеческая кровь лилась не только на полях сражений, но и на алтарях.
 Между Моавом, где правил царь Меша (Меса), и Израилем, в котором царствовал Йеорам (Иорам), сын Ахава вспыхнул военный конфликт. Израильтяне осадили крепость моавитян. Увидел Меша, что израильтяне одолевают его войско. «И взял он сына своего, первенца, который должен был стать царем вместо него, и принес его во всесожжение на стене. И был большой гнев на израильтян, и они отступили от него, и возвратились в страну». Жертва предназначалась богу войны Хамосу. (Мелахим 2, 3-27. 4-ая Книга Царств 3-27 в славяно-русской версии Библии).

* * *

Один с воронами Хугином и Мунином.  В конце V – начале VI веков новой эры в Швеции, в Уппсале умер конунг Аун. Курган, насыпанный в его честь, сохранился до наших дней. В XXV главе «Саги об Ингландах» (Ynglinga saga), входящей в свод скандинавских саг «Круг земной», написанной на древнеисландском языке, как полагают, скальдом Снорри Стурлусоном (Snorri Sturluson, 1178 – 1241) и переведенной на русский Михаилом Ивановичем Стеблиным-Каменским (1903 - 1981), рассказана история конунга Ауна. После двадцати лет правления в Уппсале он бежал, проиграв несколько сражений датскому конунгу Хальвдану. Вернулся Аун в Уппсалу лишь через двадцать лет после смерти завоевателя от болезни. Было тогда Ауну шестьдесят. Прося Одина о долголетии, он принес ему в жертву своего сына. И Один обещал конунгу еще шестьдесят лет жизни.
 Через некоторое время на Швецию напал датский конунг Али, племянник покойного Хальвдана. Аун бежал во второй раз. Вернулся он в Уппсалу, как и в первый раз, через двадцать лет после смерти Али от руки Старкада Старого, легендарного воина, упомянутого во многих исландских источниках. И вновь Аун принес в жертву Одину своего сына. Взамен получил обещание вечной жизни при условии, что каждые десять лет конунг будет приносить в жертву верховному божеству скандинавского пантеона очередного сына.
 После убийства седьмого сына Аун прожил еще десять лет, но уже не мог ходить. Его носили на престоле. Принеся в жертву Одину восьмого сына, конунг Аун прожил еще десять лет, лежа в постели. О десяти годах Ауна после убийства девятого сына скальд норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого Тьодольв Мудрый из Хвинира написал так:

...Старец стал
Сосать тюрю.
И был в руках
Его дряхлых
Турий рог,
Словно соска.
День-деньской,
Как младенец,
Конунг пил...

 Жертвоприношению последнего, десятого сына воспротивились подданные конунга, и Аун умер.


(*) Тотем – это животное, растение или явление природы. Каждая семья или группы семей имеют собственный тотем и считает его своим прародителем. Тотем оберегает своих, помогает им, предсказывает будущее и может быть опасен для чужих. В честь него устраивают праздники, во время которых почитатели тотема подражают его движениям.


Продолжение.

Литература.

К началу обзора.

К титульному листу.