Фома Аквинский (Thomas Aquinas, ок.1225 – 1274. Канонизирован папой Иоанном XXII в 1323 г. С 1879 года по решению папы Льва XIII его учение признано официальной доктриной католической церкви) определил мистику с латинской афористичностью, как «cognitio dei experimentalis» – познание Бога из опыта. В суфизме, мистическом течении ислама, описываются четыре ступени посвящения в суфии. Последняя высшая, – хакикат – полное постижение истины, подразумевает слияние с Богом.
«Первое переживание мистика — это прямое общение с невидимым, соприкасание с невидимыми реальностями, прохождение с открытыми очами в потусторонние миры. Авторитету мистик противопоставляет опыт, вере — знание» – Анни Безант (Anna Bezant, 1847 – 1933) ученица Е.П. Блаватской президент теософского общества после 1907 года.
«Мистика представляет собой опыт вечности, ощущения высшей реальности, чувство того, что есть таинственное Существо, Которое стоит над текучим потоком времени, за пределами материального мира и, в тоже время, проникает в эту материальность и высветляет ее. Мистика является, переживанием таинственной встречи с Тем, Кто неуловим человеческой мыслью, недоступен для телесных чувств, невыразим словом…» – Архимандрит Рафаил (Карелин) из Тбилисской духовной академии.
Общее этих и множества других определений – указание на переживание непосредственного общения с Всевышним или Высшей реальностью – unio mistica. Такой опыт отличается не только рационального знания, но и от религий в «классических» их ипостасях, где между бесконечным, трансцендентным Богом и Человеком из ощущаемого и осознаваемого мира – бездна. Исторически мистический опыт всегда связан с конкретной религией. Мистики вообще, не существовало, во всяком случае, во времена ее зарождения. Она могла быть лишь христианской, еврейской, греческой, мусульманской, а большинство мистиков, похоже, и не помышляло тогда о противопоставлении благообретенного cognitio dei experimentalis основам своих вероучений, верными приверженцами которых они, как правило, оставались. Но некоторых неочевидное поначалу противоречие между непознаваемым Богом-Творцом и самой возможностью общения с ним со временем приводило к ересям. Возникал конфликт с «материнскими» вероучениями, или представлению о некоей универсальной мистической религии, противостоящей застывшим догматам официоза и не отождествляемой с каким-либо определенным вероучением.
Анри Бергсон (Henri Bergson, 1859–1941. Философ, писатель, лауреат Нобелевского премии по литературе 1927-го года) говорил о статичной, консервативной,
социальной религии церквей и динамичной, обновляемой и индивидуальной религии мистиков(11). Отношения мистики и законодательствующей религии не
ограничивается противопоставлением. Существует стремление сгладить противоречие между нравственной обязанностью следовать освященным концепциям и
мистическими спекуляциями.«…В известном смысле всякое богословие мистично, поскольку оно являет Божественную тайну, данную Откровением. С другой стороны, часто мистику противополагают богословию, как область, не доступную познанию, как неизреченную тайну, сокровенную глубину, как то, что может быть скорее пережито, чем познано, то, что скорее поддается особому опыту, превосходящему наши способности суждения, чем какому-либо восприятию наших чувств или нашего разума…» и далее «…мы часто слышим суждение, будто бы мистика является областью, предназначенной немногим, неким исключением из общего правила, привилегией, дарованной некоторым душам, опытно обладающим истиной, в то время как все прочие должны довольствоваться более или менее слепым подчинением догматическому учению, наложенному извне в виде принудительного авторитета. Подчеркивая это противопоставление, можно иной раз зайти слишком далеко…» (Николай Онуфриевич Лосский, философ; 1870-1965.) (12).
«Иудаизму всегда было присуще глубокое почитание традиционного, и даже мистики, фактически отошедшие от традиции, сохранили благоговейное отношение к ней. Это прямо вело их к мысли о совпадении истинной интуиции с истинной традицией»(13).
Стремление сгладить противоречий между догматикой и мистическим опытом иногда превращается в отрицание их существования.
«Жизнь в православии связана с видением миров иных, и без него она просто не существует. Богослужение, как уже указано, содержит не только воспоминание, но и реальность воспоминаемых событий. Молящийся, в меру своего духовного возраста, соучаствует в жизни Господа, Божией Матери и святых, и чрез это
становится причастным вещей невидимого мира. Этот мистический реализм есть общая предпосылка всего православного богослужения, вне которой оно потеряло бы
всю свою силу, - быть совершающейся мистерией боговоплощения. Поэтому православное богослужение обращается, прежде всего, к мистическому чувству, ему
говорит и его воспитывает». (Сергей Николаевич Булгаков, философ, богослов, православный священник;1871-1944)(14).Приведенные выше высказывания – иллюстрация сложных взаимоотношений «классической» религиозности и мистических прозрений. Иллюстрация, не исчерпывающая, конечно же, всех сторон их противостояния, переплетения и взаимопроникновения. Немаловажное обстоятельство объединяет все мистики: «увидеть, познать» Бога, иную реальность можно лишь сузив или изменив состояние сознания, размыв границу между внешним и внутренним, снизив способность к критическому суждению. Немало путей к такому состоянию души открыто за тысячелетия цивилизации. От эмоциональных потрясений, психоделиков, монотонных ритмичных движений и растворения в толпе до возвеличивания, обожествления общепринятого, аскезы, медитации и ритуалов. Иногда, впрочем, сознание сужается или изменяется спонтанно, без видимой связи с внешними обстоятельствами, желаниями или действиями, либо вследствие психического расстройства. Суженное, измененное сознание не способно противостоять наплыву образов из глубин бессознательного – коллективно-бессознательных содержаний, если придерживаться лексики Юнга. Свобода же интерпретации этих содержаний, с одной стороны, – осуществление творческих возможностей религиозного сознания, с другой – опасность, не всегда осознаваемая, выхода мистика за рамки собственной религии и возникновения ереси. Говоря о сужении и изменении сознания, как необходимом условии «встречи с абсолютно Сущим в глубинах своей души»,(15) я подразумеваю представления, принятые в психиатрии. Современные апологеты мистики полагают такое состояние сознания расширенным, имея в виду, видимо, «выход» за пределы реальности.