Строитель Боллингенской башни. (продолжение).

VI. Пробуждение Вотана. (часть 2).

 Германский мир второй половины XIX века бурлил. Национальная гордость немцев, раздавленная наполеоновским нашествием и упразднением в 1806 году Священной римской империи германской нации, просуществовавшей восемьсот сорок четыре года, ко второй половине XIX века все еще не была восстановлена. Ни Рейнский союз Германских государств, созданный Наполеоном, ни Германский союз во главе с Австрией, возникший в 1815 году по воле Венского конгресса, не привели к полноценному объединению немцев. Конфликт между Австрией и Пруссией за лидерство в Германском мире усугубил ощущение разобщенности и, похоже, обострил потребность в объединении. Идея германской империи набирала силу. Австро-прусско-итальянская война 1866 года привела к роспуску Германского союза и созданию Союза Северогерманского, а разгром французов и пленение Наполеона III в войне 1870-71 годов – к созданию Второго Рейха, объединившего 22 монархии, 3 вольных города и землю Эльзас-Лотарингию.
 18 января 1871 года прусский король Вильгельм I Гогенцоллерн (Wilhelm I. Friedrich Ludwig Hohenzollern, 1797-1888) в Версале (еще одно унижение побежденной Франции!) был провозглашен императором. Прямо из дворца Людовика XIV кайзер отправил письмо, на конверте которого собственноручно написал: «Канцлеру Германской империи». Послание предназначалось Отто Эдуарду Леопольду фон Бисмарк-Шёнхаузен (Otto Eduard Leopold von Bismarck-Schonhausen 1815-1898) – главному архитектору Германской империи и реальному ее правителю в ближайшем будущем. Бисмарки – не богатый и не особо знатный юнкерский род. Поместье Шёнхаузен, где родился будущий канцлер, принадлежало Бисмаркам с 1562 года. Все поколения этой семьи служили правителям Бранденбурга. От своих предков – германских рыцарей – Отто фон Бисмарк унаследовал безусловную преданность монархической идее и нелюбовь к чужакам. Впрочем, политик в нем обычно брал верх над юнкером, подчиняя родовые инстинкты политической целесообразности. Бисмарк, по его собственному признанию, испытывал неприятные чувства при мысли о праве евреев (главных «чужаков» тогдашней Германии) занимать в христианском государстве место, обязывающее подданных императора, им повиноваться. «Это неприятное чувство свойственно, я знаю, низшим классам народа, но я ничуть не краснею, что в данном случае мое сердце бьется с ними в унисон» – говорил канцлер. Объяснить свои чувства он не пытался. Уходил от прямого ответа или ссылался на инстинкт и воспитание. Но проводя реформы, усиливающие централизацию Германской империи, Бисмарк, похоже, с легкостью преодолевал и то, и другое. Во имя унификации культуры Рейха он вступил в конфликт с Ватиканом и католиками Германии – третью подданных кайзера Вильгельма. Бисмарк полагал, что там, где правит император, а большинство населения протестанты, папа должен беспокоиться лишь о душах своей паствы.
 Kulturkampf – назвали эту войну, в которой Бисмарк одержал решительную победу. Школы теперь контролировались государством, Святой престол был вынужден согласовывать свои назначения в Германии с правительством, священники не могли занимать государственные должности, иезуитов изгнали, узаконили гражданские браки, а непокорных католических епископов и священников арестовали.
 Бисмарк без особых усилий и душевных кризисов справился и с родовыми антиеврейскими предрассудками. Увидев в евреях полезных подданных императора, способных приносить Германии пользу, канцлер решительно выступил за полное их равноправие не только в Германии, но и в других странах. На Берлинском конгрессе 1878 года, обсуждавшем Сан-Стефанский договор между Россией и Турцией, он довольно резко полемизировал по еврейскому вопросу со светлейшим князем Александром Михайловичем Горчаковым (1798–1883), своим недавним наставником, представлявшим Российскую Империю. Канцлер Второго Рейха настаивал на равенстве прав евреев с остальным населением балканских стран, Горчаков же равенству противился, полагая восточных евреев, в отличие он евреев западноевропейских, слишком «испорченными».
 С окончанием полулиберальной эпохи становления Германского государства, евреи лишились поддержки Бисмарка. Политическая целесообразность потребовала альянса с националистами и консерваторами, вражды к либералам и антиеврейской активности. Ведь борьба с чужаками, безответственными фантазерами и ниспровергателями устоев нередко полезна национальному духу и государству. Но сближение со вчерашними противниками не помешало Бисмарку объявить антисемитизм «социализмом для глупых людей», стоило ему усмотреть в экспансии арийского мифа угрозу стабильности монархии. Либералы, консерваторы, клерикалы, народные массы в своих стремлениях руководствовались, в отличие от Бисмарка, чувствами, предрассудками, а если и целесообразностью, то, большей частью, националистической, сословной, идеологической, религиозной, а вовсе не государственной.  Доминировал же среди мотивов активности тогдашних немцев, похоже, национализм. Это сильное чувство воодушевляло их, сплачивало и избавляло от тягостных переживаний недавнего национального унижения, окрашивало в оптимистические тона ближайшее будущее.
 Эрнест Андре Геллнер (Ernest Andre Gellner, 1925-1995), профессор философии, логики и научного метода из Лондонского университета, считал, что «именно национализм порождает нации, а не наоборот»(52). Национальное чувство, лишенное по сути разумных оснований, способно не только создать из родов, народов, племен, религиозных групп и общин современную нацию, но и привести к трудноразрешимому кризису и даже к катастрофе, вроде Германской 1945 года. Но при этом национализм – не идеология, которую можно внедрить в общественное сознание или разрушить контрпропагандой, уверен профессор Геллнер: «Мертвые языки могут быть возрождены, традиции изобретены, совершенно мифическая изначальная чистота восстановлена. Но этот культурно-творческий, изобретательский, безусловно, надуманный аспект националистического пыла не должен склонить нас к ошибочному заключению, что национализм – это случайное, искусственное, идеологическое измышление, которого могло бы не быть, если бы только эти чертовски настырные, неугомонные европейские мыслители, которым до всего есть дело, не состряпали его и на беду не впрыснули в кровь доселе нормально функционировавших политических сообществ»(53).
 Бисмарк блестяще воспользовался императивом национализма, объединив немцев и создав Рейх. С другой стороны, германское национальное чувство, окрыленное успехом имперского строительства, в немалой степени способствовало превращению расовых изысканий в арийский миф и становлению националистической идеологии, что заметно снизило разумность и моральность общественного сознания. А если воспользоваться Юнговской метафорой 18-го года, то окрыленность эта, похоже, сыграла не последнюю роль в освобождении «белокурой бестии», метавшейся в своей подземной темнице(54).

 Мюллеровские размышления о происхождении языков, религий и народов во второй половине XIX века походили на исследования строения атома в веке XX: рост знания, соседствовал с усилением опасностей для судеб народов и культур. Результаты исследований, фундаментальных по своей природе, использовались, по преимуществу, и в XIX, и в XX веках для достижения сиюминутных политических выгод. Мюллер был скандализирован превращением лингвистических понятий в расовые. На его работы ссылались, говоря об арийской крови, арийской морали и арийском духе, противопоставляя их духу и крови семитов.
 Семейства религий и языков, им описанные, тогдашнее европейское сознание уподобило трем хижинам, построенным на необитаемом острове англичанином из известного анекдота: мой клуб, клуб моих врагов и клуб, который я игнорирую. Мюллер протестовал, как мог: «Я вновь и вновь заявляю, что если я говорю «арийцы», то не имею в виду ни кровь, ни кости, ни волосы, ни череп. Я подразумеваю только тех, кто говорит на арийском языке. Для меня этнолог, который твердит об арийской расе, арийской крови, арийских глазах и волосах, является носителем величайшего греха как лингвист, который рассуждает о долихоцефальном словаре или брахицефальной грамматике. Это хуже, чем вавилонское смешение языков - это явное воровство»(55).
 Завершил формирование лексики арийского мифа, видимо, Фридрих Вильгельм Адольф Марр (Wilhelm Marr, 1819-1904), опубликовавший в 1879 году брошюру «Победа еврейства над германством. С неконфессиональной точки зрения»(56). Марр писал о семитской и арийской расах, подразумевая под семитами европейских евреев. Он, кажется, и не подозревал о существовании нескольких десятков древних и современных народов Западной Азии и Северной Африки, говоривших на семитских языках. Причислив евреев к новоизобретенной семитской расе, Марр представил конфликты, реальные и иллюзорные, между немцами и евреями расовыми. В XIX веке подобный взгляд казался пристойнее примитивной неприязни к чужакам или христианского антииудаизма.  Семиты в арийском мифе предстали носителями зла, стремящимися к власти над миром. Противодействие злу и защиту арийцев Марр назвал антисемитизмом. Слово прижилось. После второй мировой войны оно, правда, приобрело отрицательное значение. Но сто тридцать лет назад звучало вполне прилично. «Лигой антисемитов» («Antisemitenliga») – назвал Марр организацию, созданную им 26-го сетября 1879-го года для борьбы с мировым еврейством. Сегодня, пожалуй, так себя не назовут даже нацисты. В XXI веке они борются уже не с евреями или семитами. Нынче их враги и соответственно носители зла – сионисты.
 В расовых изысканиях Марр не был новичком. До выхода «Победы еврейства», еще в 1863 году, он издал «Путешествие в Центральную Америку» – книгу, написанную по впечатлениям от жизни в Коста-Рике в 1852-59 гг. В ней чернокожие и индейцы названы недочеловеками, а смешение рас провозглашалось роковой ошибкой Латинской Америки. Мнение, весьма востребованное тогдашними европейцами. Здесь уместно вспомнить описанную выше попытку предотвратить брак Берты Прейсверк и чернокожего бразильца во время спиритического сеанса 1895 года с участием двадцатилетнего Карла Юнга.
 Из биографии Марра. Две первые его жены были еврейками, третья – дочерью еврея. И лишь четвертая, последняя, – Клара Мария Кельх – немка(57). Влечение поборника расовой чистоты Вильгельма Марра к еврейкам явление хоть и любопытное, но не уникальное. Жан-Поль Шарль Эмар Сартр (Jean-Paul Charles Aymard Sartre, 1905–1980) французский философ, писатель, драматург, отказавшийся в 1964 году от Нобелевской премии по литературе, демонстрируя тем свою независимость, написал в 1946 году: «…одна из составляющих ненависти [антисемита] – глубинное сексуальное влечение к евреям. […] Слова «красивая еврейка» имеют совершенно особое сексуальное значение, сильно отличающееся от того, какое имеют, например, слова «красивая румынка», «красивая гречанка» или «красивая американка», – и именно тем отличающееся, что в них словно бы появляется некий аромат насилия и убийства». И далее: «Со времен Ребекки в «Айвенго» до евреев у Понсон дю Террайля – и вплоть до наших дней еврейкам в самых серьезных романах отводилась строго определенная роль: часто подвергаться насилиям, иногда избегать бесчестия, приняв заслуженную смерть, а тем которые сохранили сюжетную ценность, – становиться покорными служанками или униженными любовницами индифферентных христиан, женившихся на арийках». Сартр назвал неприязнь к евреям разновидностью садизма, а влечение некоторых антисемитов к еврейкам и стремление протежировать «хорошим евреям» – его инверсией(58).
 Не уверен, что упрощенный Сартровский психоанализ достаточное объяснение многовековой и повсеместной неприязни к евреям. Но французский философ, полагаю, прав, указывая на вытеснение мотива интереса к евреям у людей, испытывающих к ним неприязнь. Это помогает лучше понять несоответствие между убеждениями и жизнью Фридриха Марра или Карла Юнга, чье отношение к евреям до сих пор предмет дискуссии для его сторонников и противников, биографов и исследователей творчества.
 В 1918 году Юнг утверждал: психоанализ Фрейда и Альфреда Адлера применим лишь к евреям. Для немцев он не подходит. А вот аналитическая психология – арийская наука, духовная психотерапия, способная помочь лишь обладателям арийской крови(59). Из письма (1923 года) Юнга Оскару Шмитцу, немецкому философу и писателю (Oscar Adolf Hermann Schmitz, 1873-1931): «Боги были срублены, подобно дубам Вотана, а на оставшихся пнях было привито совершенно инородное христианство, порожденное монотеизмом, достигшим значительно более высокого культурного уровня. Германский человек и до сих пор страдает от этого изуверства»(60). В этом же письме Юнг назвал христианство семитской религией. Созвучие этих мыслей пафосу «Победы еврейства над германством» Марра вряд ли случайно. Хотя, думаю, не имеет смысла предполагать здесь заимствование. Как-то несопоставимы третьесортный журналист, несостоявшийся политик, яростный пропагандист ненависти к евреям, автор единственного неологизма, прославившего его, и Карл Густав Юнг. Уместнее, пожалуй, говорить о коллективных представлениях и чувствах немецкого мира той эпохи в Юнговском значении этого слова.  «Коллективным я называю все те психические содержания, которые свойственны не одному, а одновременно многим индивидуумам, стало быть, обществу, народу или человечеству. […] Противоположностью коллективному является индивидуальное».
 «…Чем сильнее коллективное нормирование человека, тем больше его индивидуальная имморальность»(61).
 И еще: «Коллективная установка психики всегда опасна для индивидуума, даже и тогда, когда эта установка является необходимой. Опасна она потому, что слишком легко захватывает и заглушает личную дифференциацию. Коллективная установка психики вообще и всегда способна захватить и заглушить личность, ибо коллективная психика не что иное, как продукт психологической дифференциации могучего стадного инстинкта в человеке. Коллективное чувство, коллективное мышление и коллективное действие не трудны по сравнению с индивидуальными функциями психики и индивидуальными действиями; это может легко привести к растворению личности в коллективе, столь опасному для развития»(62).
 «Коллективность» суждений Марра, Юнга и многих других, особая их красочность, эмоциональная насыщенность, образность, отсутствие логически удовлетворительных объяснений, опирающихся на бесспорные факты, и одновременно чувство подлинности, Begrundung (основывание, нем.) по Малиновскому, возникавшее при озвучивании подобных конструкций в ту эпоху у носителей немецкой культуры и языка, позволяют говорить о мифе. О мифе современной европейской культуры, а не этнографической реконструкции культурной жизни давно вымершего племени с экзотических островов.
 Поляк Бронислав Малиновский (Bronislaw Kasper Malinowski (польск.), 1884–1942) – английский антрополог писал по-английски, но для обозначения переживаний носителей мифа и объяснения его сути он выбрала немецкое слово, как наиболее точно передающее эту особенность мифа. В 1925 году он написал: «…миф – это не поэтическая рапсодия, не излияние потока досужих вымыслов, а действенная и исключительно важная культурная сила».
 И еще: «…миф является существенной составной частью человеческой цивилизации; это не праздная сказка, а активно действующая сила, не интеллектуальное объяснение или художественная фантазия, а прагматический устав примитивной веры и нравственной мудрости»(63).
 Суть же «нравственной мудрости» непостоянна.Она меняется со временем, от мифа к мифу, от культуры к культуре, и имеет, скорее, характер констатирующий, описательный, чем оценочный. Если, конечно, не смотреть изнутри мифа. Для его носителя никакой описательности в мифе нет. Он – мера добра и зла. Взорвать себя вместе с десятком единоверцев и неверных безусловно правильное, доброе, нравственное и мудрое действие, если душа растворена в мифе о джихаде.
 Майкл Скотт Монтегю Фордхэм (Michael Scott Montague Fordham, 1905–1995 года) английский психиатр, последователь Карла Юнга, основатель Общества аналитической психологии, один из редакторов канонического собрания сочинений Юнга на английском языке впервые встретился с метром в 1933 году. По дороге на эту встречу, он познакомился в поезде с евреем, уезжавшим из Германии из-за воцаривших там национал-социалистических порядков.
 Из интервью Фордхема 1969 года: «На следующий день после моего прибытия в Цюрих я встретился с Юнгом и […] упомянул о еврее, уехавшем из Германии. К моему изумлению это его задело, и он стал говорить без умолку. Я привык к подобным разговорам на личные темы и просто слушал. Он рассказывал о евреях скороговоркой и, как мне кажется, это длилось целых сорок пять минут. Он сказал массу вещей, но мне запомнилось два пункта. Первым было его весьма решительное заявление о том, что евреи отличаются от остальных людей и должны носить другую одежду, иначе мы можем перепутать их с нам подобными. […] Мне кажется, что различие между евреями и остальными было его основным тезисом […] Вторым же был […] его риторический вопрос, о том, чем они по моему мнению сорок лет занимались в пустыне: песок ели? Естественно, сказал он, пока они оттуда не выбрались, их кормом были плоды урожаев, выращенных другими людьми»(64).
 Наблюдательный Фордхэм оставил вполне профессиональное описание реакции Юнга на упоминание о бедственном положении германских евреев в тридцать третьем году. Многословный, сбивчивый, эмоционально насыщенный монолог. Неадекватное ситуации застревание на еврейской теме. Стремление оправдать расовую политику национал-социалистов (три с половиной тысячи лет назад предки современных евреев, кажется, съели чужой урожай), собственную неприязнь к евреям (нас не должны с ними перепутать) и, кажется, сотрудничество с нацистами, тогда только начинавшееся. Реакция позволяет предположить душевный конфликт между по-швейцарски добропорядочной индивидуальностью Юнга и растущей тогда его идентификации с коллективным содержанием общественного сознания немцев национал-социалистической Германии.
 В соответствии с Сартровской концепцией антисемитизма, Карл Юнг, подобно Марру, чувствуя неприязнь к евреям, испытывал сексуальный интерес к еврейкам.
 История его романа с Шейвэ Нафтульевной Шпильрейн (1885–1942) широко известена после 1980 года. Сабина Николаевна (так звучало русифицированное имя Шпильрейн) родом из Ростова-на-Дону, первая «психоаналитическая» пациентка Юнга и его ученица, выпускница медицинского факультета Цюрихского университета, психоаналитик. В 1923 году вернулась в Советскую Россию. В 1942 убита в Змиёвской балке под родным городом вместе с дочерьми Ирмой-Ренатой, Евой и двадцатью тысячами соплеменников.

52. Эрнест Геллнер. «Пришествие национализма. Мифы нации и класса». Путь. Международный философский журнал. 1992, № 1, с. 9-61.
53. Там же.
54. C. G. Jung «Uber das Unbewusste», Collected Works of C. G. Jung, 10. Prinston University Press, 1953-1977.
Этот пассаж о «белокурой бестии» у Юнга звучит так: «Христианский взгляд на мир утрачивает свой авторитет, и поэтому возрастает опасность того, что «белокурая» бестия», мечущаяся ныне в своей подземной темнице, сможет внезапно вырваться на поверхность с самыми разрушительными последствиями». Цитируется по русскому переводу «Эпилога» в сборнике «Карл Густав Юнг о современных мифах». «Практика», Москва, 1994.
55. Mull Max, Biographies of Words and the Home of the Aryas (1888), Kessinger Publishing reprint, 2004.
56. Marr Wilhelm. Der Sieg des Judenthums uber das Germanenthum. Vom nicht confessionellen Standpunkt aus betrachtet. Aufl. – Bern: Rudolph Costenoble, 1879.
Книга доступна в интернете: http://www.gehove.de/antisem/texte/marr_sieg.pdf
57. Е. М. Беркович «Первый антисемит», Заметки по еврейской истории, сетевой журнал № 17 (89), ноябрь, 2007.(berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer17/Marr.htm)
58. Жан-Поль Сартр «Размышления о еврейском вопросе». В сборнике «Портрет антисемита», Европейский дом, Санкт-Петербург, 2000.
59. C. G. Jung «Uber das Unbewusste», Collected Works of C. G. Jung, 10. Prinston University Press, 1953-1977.
60. Цитируется по русскому преводу Ричард Нолл «Арийский Христос. Тайная жизнь Карла Юнга». «Рефл-бук», «Ваклер», 1998.
61. К. Г. Юнг «Психологические типы», перевод Софии Лорие. Книгоиздательство «Мусагет», Цюрих, 1929.
62. К. Г. Юнг. «Структура бессознательного». Избранные труды по аналитической психологии, т. 3. Авторизированное издание под общей редакцией Эмиля Метнера, Цюрих, 1938.
63. Бронислав Малиновский. Магия, наука и религия. Пер. с англ. — М.: «Рефл-бук», 1998.
64. Michael Fordhem interviev, Feb. 1969, JBA, 1-2. Цитируется по русскому преводу Ричард Нолл "Арийский Христос. Тайная жизнь Карла Юнга". "Рефл-бук", "Ваклер", 1998.