О профессии и немного о себе (окончание).
VII. К социологии советской психотерапии.

 Развитая психотерапия – один из признаков зрелости общества и стабильности основных его институтов. Ведь если война, революция, голод, невежество; если ссылают, сажают, расстреливают за происхождение, анекдот, стих, за веру в Бога, иные мнения, то анализ душевных конфликтов, вытесненных переживаний, комплексов, субъективных взглядов интересует немногих. И влиять на жизнь отдельных людей, семей и групп населения этот анализ, в общем-то, не способен.
 Российская психотерапия, сделавшая свои первые шаги в конце XIX – начале XX века, не могла стать востребованной в войнах и революциях, сотрясавших страну. Не пошел ей на пользу и большевизм с его жестким подавлением инакомыслия, стремлением к тотальному контролю и унификации. И лишь когда идеология, а с ней и властные структуры стали дряхлеть, террор пошел на спад, уровень жизни хоть и ненамного, но вырос, потребность в психотерапии стала ощутимой.
 Развиваться естественно – от частной практики одиночек-первооткрывателей и восторженных неофитов к конкурирующим школам и законам о лицензировании, охраняющим равновесие между свободой творчества, правами пациентов и здравым смыслом – советская психотерапия никак не могла. В СССР возможностей для этого просто не существовало. Психотерапии предстояло развиваться внутри уже имеющихся государственных структур. Подходящим сочли здравоохранение.
 У такого решения были и достоинства, и недостатки. Впервые власть в России отвела психотерапии скромное пространство. В 1962 году в Украинском институте усовершенствования врачей открылась кафедра психотерапии, психопрофилактики и психогигиены. В 1966 появилась головная кафедра психотерапии в Центральном институте усовершенствования врачей в Москве, а в 1982 году – в Ленинградском институте усовершенствования. В 1975 году министерство здравоохранения СССР включило психотерапию в перечень врачебных профессий, регламентировало проведение специализации и усовершенствования по психотерапии. С другой стороны, существование психотерапии лишь в границах здравоохранения открывало перед ней вполне безнадежную перспективу приживалки из небогатого дома.
 До войны на плотине ДНЕПРОГЭСа красовался лозунг: «Туда течет вода реки, куда велят большевики». Следуя этой мысли, партия направляла, контролировала и оттепельные изменения. Рамки допустимого, в сравнении со временами сталинского правления, расширились. Но их, по-прежнему, устанавливала Партия. Наказания же невписавшихся в эти самые рамки следовали почти с прежней неотвратимостью, хоть и не столь жестоко как в десятых - сороковых.
 Бориса Леонидовича Пастернака (1890 – 1960), опубликовавшего в Италии и Великобритании «Доктора Живагу» и получившего за него в 1958 году нобелевскую премию, исключили из Союза писателей СССР. Советские газеты тех лет писали: «Пастернак получил «тридцать серебреников», для чего использована Нобелевская премия». «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка». Трудящиеся, не читавшие «Доктора Живагу», на своих собраниях самозабвенно предавали Пастернака анафеме, а московские писатели требовали лишить его советского гражданства и изгнать из страны. Через два года после присуждения премии и начала травли Борис Леонидович Пастернак умер. Галич (Александр Аркадьевич Гинзбург, 1918 – 1977) тогда написал:

…До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели…

 Молодой поэт Иосиф Александрович Бродский (1940 – 1996) в 1963 году стал героем статьи «Окололитературный трутень» в «Вечернем Ленинграде». В 1964 году его приговорили к пяти годам ссылки за тунеядство. Ведь стихи – не общественно полезный труд! Потом, досрочно освободив, поспособствовали его «добровольной» эмиграции. В 1972 году Бродский навсегда покинул Россию, а в 1987 стал четвертым нобелевским лауреатом по литературе, пишущем на русском языке.
 Александра Исаевича Солженицына (1918 – 2008), лауреата нобелевской премии по литературе 1970 года, не скрывавшего своей неприязни к советской власти и коммунистическим идеям, приблизившего, как полагают многие, своим «Архипелагом Гулагом» крах Советского Союза, в 1974 году выслали в ФРГ, лишив советского гражданства. Власть будто прислушалась к героям его «Круга первого», зэкам марфинской шарашки, приговоривших в потешном суде князя Игоря Святославовича к высылке за границу. Такое наказание, хоть и поминавшееся в уголовном кодексе, при жизни Сталина воспринималось как нечто вполне сказочное, невозможное.
 Расправы с тремя нобелевскими лауреатами – самые, пожалуй, заметные, но они – далеко не все репрессии послесталинских лет. Власть одной партии, одной идеологии, даже смягченной, потрепанной реальностью, – непреодолимое препятствие развитию практически всех общественных институтов. Если к этому добавить рост в Стране Советов экономических, социальных, национальных и прочих проблем, весьма масштабных и значимых, то у психотерапии там не было, как я сейчас думаю, шансов на свободное развитие, даже в случае успеха Перестройки.
 В июне 1991 году я с семьей уехал в Израиль. В августе распался Советский Союз. С установлением пусть и управляемой, но демократии у Российской психотерапии – я очень на это надеюсь – появилась перспектива.
 Сложностей становления моей частной практики русскоязычного психотерапевта в Израиле, возникало немало, но не из-за политики, идеологии или мнений власть имущих, а в связи с обстоятельствами, постигаемыми здравым смыслом и вполне преодолимыми: организация, юридические вопросы, финансы. Но это, как говорится, уже совсем другая история.


К началу очерка.

К титульному листу.