зазорным. Ссоры, заканчивающиеся в больнице и суде, были, по большей части, бытовыми, но многонациональность населения придавала им вполне различимый
националистический привкус. Евреи городка в драках участвовали редко, пили меньше других, а жили, пожалуй, побогаче. Не будучи большинством, чаще других
работали учителями, инженерами, врачами и медсестрами, бухгалтерами, управленцами, парикмахерами, продавцами, портными. Впрочем, большинство евреев, как и прочее
население, работало на комбинате и на швейной фабрике – втором по значимости производстве города. Как водится, евреев не любили, а некоторые их даже
ненавидели. В ходу были анекдоты, оскорбительные прозвища, издевательства. Считалось, что евреи хуже всех прочих. Чем – непонятно, но хуже. Были и исключения
по известной формуле: «даром, что жид, а человек хороший». У многих были свои «хорошие» евреи.В частной жизни евреи - семья Адама не была исключением – обычно сторонились чужих. Смешанные браки, совместные праздничные застолья, интернациональная дружба были редкостью. В еврейской среде считалось, что близость с гоями до добра не доведет. С другой стороны, никаких специальных еврейских мест в городе не было. Синагогу давно закрыли, да и большинство евреев города вряд ли бы в нее пошли. В Бога давно они уже не верили, а традиции за коммунистические годы почти забылись. О еврейских же школах, клубах, танцевальных ансамблях, театральных студиях и прочем в советской провинции начала восьмидесятых даже думать было неприлично.
Адам, сколько себя помнил, ощущал себя непохожим на сверстников. Относились к нему в школе неплохо, но он всегда чувствовал расстояние между собой и остальными. В классе, кроме Адама, было еще трое евреев, но между собой они общались мало. То ли не чувствовали интереса друг к другу, то ли опасались выглядеть еврейской компанией.
Родители Адама часто ссорились. Отец бессмысленно ревновал мать. Она же скандалила по любому поводу. Однажды во время ссоры бросила в отца банкой с консервированным компотом. Банка разбилась, и осколок поранил отцу руку. Отец делами сына особенно не интересовался. «Его никогда не было рядом» – вспоминал Адам. Мать была не только криклива и скандальна, но еще и властна. Правильным считала лишь собственное мнение, а возражений не терпела. Самое устойчивое воспоминание Адама, связанное с матерью, - несвобода и полная подконтрольность. И еще страх перед очередной нотацией. Единодушны родители были лишь в стремлении дать Адаму «приличное» образование и сделать его «культурным» человеком. Адам хорошо учился, но ему постоянно твердили о пользе учения, особенно для еврейского мальчика. Удивительно, но родительское давление, выпавшее на долю Адама, не разрушило его любознательность, не уничтожило желания учиться и не вызвало отвращения к музыке.
Впервые Адам написал музыку к понравившемуся стихотворению лет в двенадцать. Музыкальная школа объявила конкурс юных композиторов. Собственная песня Адаму понравилась. Но конкурс отменили, а родители на творчество сына не обратили внимания. Следующую песню он написал уже в Израиле, лет в шестнадцать. Потом был немалый перерыв в музыкальных занятиях. Вернулся к сочинительству Адам позже, когда уже жил один.