История Прейсверков в Швейцарии к рождению Карла Юнга младшего насчитывала не менее пяти веков. Дед основателя аналитической психологии по материнской
линии Самуил Прейсверк (Preiswerk Samuel, 1799 - 1871) был главой протестантской общины в Базеле и профессором экзегезы Ветхого завета. Преподавал иврит в
Женевском евангелическом институте, сочинял стихи, религиозные гимны и общался с духами. Верил в божественное происхождение библейского иврита и надеялся
пообщаться с ветхозаветными Пророками на их родном языке. А еще Самуил Прейсверк, подобно женевскому преемнику Жана Кальвина Теодору де Беза (Theodore de
Beze, 1519 – 1605), Гисберту Воэцию (Gisbertus Voetius, 1589-1676) – профессору теологии и восточных наук Утрехтского Университета, Джозефу Миду (Joseph
Meade, 1586-1639) – натуралисту, египтологу, гебраисту, профессору греческого языка из колледжа Христа Кембриджского университета и многим протестанским
богословам, буквально понимал апостола Павла: «…весь Израиль спасется, как написано: придет от Сиона Избавитель и отвратит нечестие…» (Послание к римлянам
11:26). Пресвейрк и другие христиане-сионисты видели в них пророчество о возвращении евреев на древнюю родину и принятии ими там христианства. Для богословов-евангелистов XVI-XVII веков воссоздание на Святой Земле иудейского царства было, по преимуществу, академическим, умозрительным представлением, не связанным с политикой и евреями-современниками. Для Самуила Прейсверка, жившего двумя веками позже, слова апостола Павла звучали геополитической программой, которую он активно пропагандировал в Базельском журнале «Das Morgenland». В его эпоху воссоздание еврейского государства обсуждали уже не одни лишь богословы. Иудея, независимая от мамелюкских беев Египта и их номинального сюзерена – Оттоманской Порты, выглядела весьма привлекательно для Франции в ее борьбе с Соединенным королевством за влияние на Ближнем Востоке.
В третий год Республики (1799 год) тридцатилетний генерал Бонапарт, посланный Исполнительной Директорией на завоевание Сирии и Египта, взял штурмом Газу и Яффо. У стен Иерусалима он призвал евреев Леванта и Северной Африки поддержать французов против турок, обещая взамен независимое государство, восстановление Иерусалима и Храма (Сообщение правительственной газеты «Монитор» в мае 1799 г.).
На возвращение евреев в Святую Землю, помимо богословского, геополитического взглядов существовал еще и взгляд мистический. Внуку преподобного Пресвейрка он открылся, кажется, в 1916 году. Правда, в прозрении Юнга евреев, стекающихся со всех концов земли на древнюю Родину, заменили призраки, возвращавшиеся из Иерусалима. Но это малосущественно. Трансформации идей, образов и фактов нередки в мистических спекуляциях. Этим они, собственно говоря, и отличаются от книжной учености, неспособной оторваться от неподвижных букв. Воспарение над изначальными текстами создает ощущение тайны, завораживающую многозначность, чувство преодоления пространственно-временных ограничений, лишает смысла рациональное знание и логику.
«…примерно в пять часов пополудни звонок у нашей входной двери залился неумолчным звоном. Все тут же бросились смотреть, кто пришел, но никого не было. … В воздухе – я не преувеличиваю! – разлилась какая-то тяжесть. … Дом был переполнен, словно в нем собралась целая толпа; он буквально кишел призраками. … Я весь содрогнулся от безмолвного вопроса: «Ради Бога, что все это значит?». И вдруг они хором закричали: «Мы возвращаемся из Иерусалима, где не нашли того, что искали» С этих слов и начинаются «Семь проповедей мертвецам»(24).
Для евреев и христиан Иерусалим означает многое. И среди прочего – приобщение человечества к Божественной мудрости в Конце Времен. Ведь именно там Всевышний будет судить живых и воскресших. Толпа призраков, не нашедшая в Иерусалиме ничего, для Юнга не только возможность заявить о духовном родстве с гностиком Василидом (II век), от имени которого написаны «Проповеди», но и, похоже, возможность противопоставить семитским религиям, к которым он относил и христианство, свою «новую религиозно-этическую систему», как назвал в 14-ом году концепцию Юнга Зигмунд Фрейд(25).
В зрелые годы, по свидетельству своей помощницы и редактора «Воспоминаний» Аниелы Яффе (Aniela Jaffe, 1903-1991), Юнг называл свои «Семь проповедей мертвецам» «грехом молодости». По ее словам, метр сожалел о их написании, а согласие на публикацию дал после долгих колебаний и лишь «…в виде брошюры для распространения среди друзей и знакомых…»(26). Впрочем, такая самокритичность не помешала Юнгу (или может быть все же Аниэле Яффе?) описать в «Воспоминаниях, снах, размышлениях» (глава «Лицом к лицу с бессознательным») не только события, предшествовавшие написанию «Проповедей», но и изгнание призраков.
«Меня окружала какая-то зловещая атмосфера; у меня было странное ощущение, что воздух полон призрачных существ. Казалось, они поселились в моем доме; моя
старшая дочь видела, как по комнате прошла белая фигура. Моя вторая дочь, независимо от своей старшей сестры, заметила, что в течение ночи кто-то дважды срывал
с нее одеяло. В ту же ночь моему девятилетнему сыну приснился кошмар…». Все это происходило в субботу, а в воскресенье призраки позвонили в дверь… И далее:
«В течение трех вечеров я изливал все накопившееся на бумагу и, наконец, работа была готова. Стоило мне взяться за перо, как призраки рассеялись. В комнате
стало спокойно, атмосфера очистилась. Дом освободился от непрошенных жильцов». В главе «О жизни после смерти», сославшись на Иерусалимский мотив «Проповедей», Юнг говорит об ошибочности «традиционных воззрений», согласно которым «мертвые обладают большими знаниями. Людям присуще думать, будто мертвые знают много больше нас, поскольку христианская доктрина учит, что в потустороннем мире мы будем видеть «лицом к лицу». Но, судя по всему, души мертвецов «знают» только то, что знали к моменту смерти. Отсюда их стремление проникнуть в жизнь, дабы почерпнуть из сокровищницы человеческого знания».
Василид жил в Александрии. Описаний его жизни не сохранилось, а от многочисленных его текстов остались лишь фрагменты, приведенные его оппонентами в своих трудах для критики и опровержения. Конечная цель спасения, в представлении Василида, – полное растворение в Едином, «великое неведение» бессознательного, в современной лексике. Обрести гносис, считал Василид, означает пробудить внутреннюю природу человека. Сам же гносис – это знание себя, сокрытое в глубинах души(27). Концепция вполне мистическая. И весьма сходная с юнговской: «Вся моя работа, вся моя творческая деятельность восходит к […] фантазиям и видениям, явившимся мне в 1912 году, без малого 50 лет назад. Все, что мне удалось осуществить в дальнейшем, уже содержалось в них…».
Общение с духами – наследство семьи матери, полученное и приумноженное Карлом Густавом Юнгом. Его дед Самуил Прейсверк, как гласит семейная легенда,
ежедневно беседовал с духом первой своей жены, чем, кажется, скандализировал свою вторую жену Аугусту – прорицательницу и духовидицу. Эмилия – младшая из
двенадцати их детей, мать Карла Юнга, всю жизнь верила в свое второе зрение, видела пророческие сны, которые считала посланиями мертвых, и вела дневник, где
описывала свою способность к ясновидению. Дневник этот нынче храниться в семейном архиве Юнгов и, кажется, недоступен для исследователей. Бабка Карла Юнга
Аугуста Фабер обнаружила в себе способности к общению с духами и предвидению будущего в двадцатилетнем возрасте. С ней тогда случился приступ каталепсии.
Через тридцать шесть часов Аугусту, в соответствии с тогдашними медицинскими представлениями, из этого состояния вывели, приложив к ее темени раскаленную
до красна кочергу. Придя в себя, будущая бабушка Юнга начала пророчествовать(28).Учеба на медицинском факультете Базельского университета (1895 – 1900 гг), вопреки своей естественно-научной направленности, не повысила интерес Юнга к рациональному знанию. Наука, как открыл он для себя, объясняет многое, но «настоящие прозрения дарит крайне редко». Основной вывод, к которому Юнг пришел в первые годы учебы, касался значения души: «Без души не может быть ни знания, ни интуиции». С другой стороны, несмотря на теологические споры, проповеди, среди которых Юнг вырос (в семье его матери было шесть пасторов, пасторами были отец Карла Юнга и двое его братьев), он не был религиозен ни в конфессиональном, ни в богословском смыслах. Постижение Библии в юности, хоть и было эмоционально насыщенным, но приводило его к неортодоксальным и вполне «гностическим» выводам: «…пришло смутное понимание, что Бог может быть чем-то ужасным… это переживание способствовало развитию моего чувства неполноценности. Я считал себя дьяволом или свиньей, то есть бесконечно развращенным существом».
В студенческие годы юношеский кризис самоуничижения трансформировался в «…убежденность, что в религиозных вопросах ничто, кроме пережитого опыта не имеет значения». Напоминает «религию сердца» Шпенера-Шлейермахера, очаровавшую когда-то Карла Густава Юнга старшего. И похоже на определение мистики Фомы Аквинского – познание Бога из опыта. Правда, умозаключения Юнга, в отличие от мировоззрения канонизированного схоласта, вместившего в одно грандиозное здание своей концепции Аристотелеву философию, современное ему естествознание, богословие, Откровение, Царство Благодати и мистический экстаз созерцания Всевышнего, – неприкрытая ересь, даже с поправкой на Реформацию и семь веков их разделяющих.
Юнг в «Воспоминаниях» пишет об одолженной у приятеля книге «некоего богослова», открывшей ему спиритизм. В действительности же со спиритизмом Юнг был знаком раньше, еще до начала занятий в университете. Об этом – ниже. К его изумлению товарищи по учебе над спиритизмом посмеивались, с недоверием относились к самой возможности общения с призраками или даже выказывали «тревожную враждебность» к его попыткам обсудить то, что мистически ориентированная публика нынче называет паранормальными феноменами. Юнг же, в отличие от своих однокашников, в существовании явлений «по ту сторону ограниченных категорий пространства, времени и причинности» не видел ничего «несообразного или угрожающего целостности мира».
У веры в возможность общения с душами умерших сложились непростые отношения с ортодоксией. «Свидетельства» о мире «по ту сторону» не соответствуют вполне
любому неязыческому правоверию, которым проще объявить общение с призраками суеверием, невежеством, мошенничеством, происками дьявола, черной магией или
ересью, чем смущать добропорядочных прихожан обсуждением событий, противоречащих основам вероучения, житейскому опыту и здравому смыслу. К студенческим
годам Юнга в массовом сознании европейцев общение с умершими практически отделилось от официальных религий. Духовенство Европы, католическое и
протестантское, стало с большей осторожностью относиться к рассказам «очевидцев». С одной стороны вера в духов, грозила расколом и отпадением паствы, с
другой, своей иррациональностью и несоответствием естественно-научным представлениям, бурно распространявшимся в те годы, играла на руку
оппонентам-атеистам. Возглавлять общину, преподавать на теологических факультетах и одновременно общаться с умершими, как Самуил Прейсверк, в последнем
десятилетии девятнадцатого – начале двадцатого века было уже непросто.