Из дневника психотерапевта.
27-ое сентября 12-го года. Фантазия, здравый смысл и реальность.

Фото Маши Турецкой  Вчера пришел Фима. В прошлый раз я работал с ним четыре месяца: с декабря 6-го по март 7-го. Мало, конечно. Но Фима после наших занятий почувствовал себя прекрасно, мыслил, по собственной его оценке, вполне реалистично, да и подустал он тогда от психотерапии. Поводом к тогдашнему его визиту стало отчаяние из-за крушения первого брака. Сейчас разваливался второй.
 Фима с трудом различает собственные переживания, фантазии и события внешние, от него независящие. Понравившейся женщине он приписывает всяческие достоинства, «дорисовывает» ее образ до идеала. Недостатки же своей избранницы, вполне очевидные, не видит вовсе. Подобное отношение к женщинам походит на творческий взлет. Поэт пишет о чудном мгновении, художник рисует таинственную незнакомку, а человек, неосознавший еще своих возможностей в творческом самовыражении, на мажорный хаос чувств реагирует сужением сознания, снижением критичности и непродуктивной восторженностью. У Фимы влюблённость не просто снижает критичность – она ее уничтожает, а его непродуктивность чаще всего оборачивается разрушительной деятельностью.
 Первый раз Фима женился на проститутке, услугами которой пользовался в Гонконге. С ней его познакомил коллега, вводивший Фиму в курс дел, когда он был там в командировке. Будущая Фимина жена родилась в небольшом дальневосточном городке. Профессию осваивала в московских борделях, в Гонконг же попала по контракту с известным сутенером, внимания которого добивалась довольно долго и упорно. Работой своей она была вполне довольна и ни о каком замужестве, похоже, не думала. Фимина фантазия буквально на пустом месте создала образ жертвы китайской мафии. Сама девушка, следует отметить, ни о чем подобном Фиме не говорила. Наоборот, с нескрываемой гордостью рассказывала о знаменитом сутенере, о зависти московских подруг по профессии, о богатых клиентах, о забавных и не очень случаях из своей жизни. Образ несчастной жертвы и реальность как-то уживались в Фимином взбудораженном сознании. Он просто не способен был тогда увидеть противоречия между собственными фантазиями и существующим положением дел.
 Со второй женой Фима познакомился во время поездки по Европе. Она была экскурсоводом и говорила по-русски с приятным «западным» акцентом. Энергичность, собранность, деловитость избранницы очаровали, а слова, произнесенные ей во время первой близости, просто воспламенили Фиму. Он ни от кого в жизни таких слов не слышал… Взбудораженное Фимино воображение сотворило образ женщины, вдохновляющей его на небывалые достижения буквально во всех областях жизни. Сам по себе Фима вяловат, упустил немало возможностей продвинуться. Обычно он дрейфовал по жизни, не задумываясь, подчас, даже о делах насущных. Фантазия о женщине, жене, готовой взять на себя ответственность за движение к сияющим высотам, соответствовала Фиминому желанию, не вполне, впрочем, им осознаваемому. Как и давняя фантазия о злобном китайском драконе, готовом сожрать беззащитную девицу, уравновешивала неосознаваемое Фимой стремление к эталонной мужественности.
 Подробности второй неудачи мы обсудим с Фимой – я надеюсь – на следующей неделе.


К началу текста.

К содержанию дневника.

К титульному листу.


17-ое октября 12-го года.

  На этот раз Фима деловит, собран, мысли свои излагает четко, не без некоторой красивости, украшая их литературными ссылками. От недавней растерянности, беспорядка в словах, желаниях и следа не осталось. Смотрит уверенно. Трудно представить сегодня Фиму плачущим, а ведь чуть ли не всю нашу прошлую встречу в его глазах стояли слезы.
  Фима твердо решил с женой разойтись. Основание – немалый перечень недостатков супруги. Фима самокритичен. Признал, что и на этот раз его расторможенное воображение сыграло с ним злую шутку, создав образ женщины, не имеющей ничего общего с реальной Л.
  Фимина жена посетила меня через день после первого его визита. Давно я не встречал столь нелепой пары. Дело не в том насколько хорош или плох Фима, насколько плоха или хороша его жена, не так уж важны ошибки, глупости и несправедливости, обоими совершенные… Л. и Фима, по моему разумению, не в состоянии ужиться даже теоретически. Видимо, Л. и сама это понимает, но выразить свое отношение к ситуации, озвучить желания и намерения не смогла (не захотела?). Она вроде бы любит Фиму и не представляет себе жизнь без него. Но вот его недостатки… Их Л. перечисляла-описывала долго, путано и весьма эмоционально. Она мечтает о Фимином исправлении, надеется на него… Портрет исправленного мужа и свои представления о семейном счастье Л. изложила внятно и конкретно. Фантазий в ее желаниях, впрочем, куда больше чем здравого смысла. Модель идеальной семьи по Л., похоже, нереализуема в принципе, а не только с Фимой. Ни обсуждать свои проблемы, ни попытаться взвесить шансы на успех нынешней семейной жизни Л. решительно не захотела. И еще: сквозь ее претензии проглядывал вполне разумный и законный, до холодной расчетливости, интерес к материальной стороне возможного развода. Создалось впечатление, что именно из-за этого Л. и пришла ко мне. Увы… Ничем помочь ей, понятное дело, я не могу. Деньги, раздел имущества, компенсации, судебные издержки – работа адвоката, а не психотерапевта.
  Нам же с Фимой, похоже, предстоит вторая попытка. Цель, как и шесть лет назад, попытаться направить его фантазию на благие цели, или хотя бы - задача минимум - активизировать защиту Фиминого сознания от ее буйства.

* * *

  Если Фиме трудно отделить собственные фантазии от реальных обстоятельств, то у Риммы, сложности иного свойства: выходящее за пределы сиюминутной реальности она представляет себе с трудом. Особенно, если речь о ней. Фима, воспламененный собственными фантазиями, даже не вспоминает о границах, здравом смысле, мнении окружающих. Римме все за пределами привычного, «правильного», общепринятого представляется по бессмысленности чем-то схожим с поисками нефти в городском сквере.
  До приезда в Израиль Римма окончила университет. Иврит дался ей легко. Без особых затруднений отучилась на курсах и подтвердила свою квалификацию. С работой тоже проблем не было. Нет их, к слову сказать, и по сей день. За два без малого десятилетия Израильской жизни Римма три раза меняла работу. Всегда по собственной инициативе, получая после перехода на новую работу прибавку к зарплате и продвижение по должностной лестнице. Все ее трудности - в личной жизни.
  В юности Римма ни в кого не влюблялась, да и благосклонности ее, похоже, никто не добивался.
Из беседы:
- Влюбиться мне не грозило.
- Почему?
- Откуда я знаю. Неинтересная я, да и подходящих мальчиков в школе не было.
- А какие мальчики Вам подошли бы?
- Ну, чтобы еврей был, и семья приличная.
  Лишь однажды, лет в шестнадцать Римме понравился мальчик из параллельного класса, но ничего из этого чувства не вышло. Мальчик, надо думать, так и не узнал о нем. А Римма даже не попыталась выяснить имя понравившегося мальчика.
  После восемнадцати родные и друзья семьи стали знакомить Римму с «подходящими» молодыми людьми, но ничего путного поначалу из этого не получалось. Либо соискатели не проявляли ожидаемого энтузиазма, либо «подходящие» молодые люди не подходили Римме. А если и возникало нечто, похожее на обоюдную симпатию, заинтересованность, то неспособность их развить, выразить словами и поступками быстро разрушали едва начавшиеся отношения. Лишь однажды встречи продолжались недели три. По прошествии их молодой человек предложил Римме выйти за него замуж. Она согласилась. Чувств к нему никаких не испытывала. Просто полагала, что время для замужества уже пришло, да и жених казался вполне подходящим. Через несколько дней он передумал и сказал, что жениться ему еще рано. Вместо семейной жизни предложил дружбу. Было очень больно.
  Незадолго до отъезда в Израиль неожиданно для себя Римма сблизилась с коллегой. Он был совсем неподходящим. Во-первых – не еврей, во-вторых, лет на пятнадцать старше Риммы, а в-третьих, женат и отец двух детей. Но рядом с ним непонятным образом исчезали обычная ее напряжённость, страхи, навязчивые сомнения вроде «можно - нельзя» или «что обо мне подумают». С Н. Римма не чувствовала себя серой; тусклый ее мир оживал, играл веселыми красками, и Римма сама себе - похоже, впервые – казалась совсем даже ничего. Вспоминая об этой давней истории, Римма говорит: «Не знаю, как, но вот влюбилась дура…». Было лишь одно интимное свидание в квартире их общего приятеля, уехавшего в командировку. У Н. «ничего не получилось». Римма вовсе не была разочарованна, ее желание видеть Н., говорить с ним, прикасаться к нему лишь возросло. Но больше они не встречались. Н. избегал Риммы.
  Через три месяца ее познакомили с будущим мужем. Еще через полгода Римма с мужем, его родителями и своими родными уехала в Израиль.
  Позже, когда старший сын Риммы уже ходил в детский сад, она стороной узнала о судьбе Н. В его доме случился пожар, погибли обе дочки Н., сам он получил сильные ожоги и ослеп на один глаз. Его жена около года лечилась в психиатрической больнице, а выйдя из нее, разошлась с Н. Он много пил, потерял работу. Поговаривали, что виновником пожара был Н. Выпив после работы, заснул с непогашенной сигаретой.
  Нынешний курс психотерапии для Риммы – третий за четырнадцать лет. Первый раз ее, мучила рвота, обычно в утренние часы. Во второй – боли в области сердца. Нынче – чувство нехватки воздуха и боли в сердце, правда, не такие сильные как в прошлый раз. Общее для всех трех эпизодов - отсутствие, каких бы то ни было признаков телесного недуга. Анализы, обследования, заключения кардиолога и гастролога говорили лишь об отсутствии, болезней тела. Зато во всех трех случаях – признаки превращения неосознаваемых переживаний в их телесные эквиваленты.
  Рвота, боли в сердце, удушье при отсутствии болезней, подтвержденных объективным обследованием, указывают, как правило, на внутрипсихический кризис, раздвоенность чувств, окрашивающих несовместимые и потому вытесненные из сознания, желания. У Риммы это столкновение ее представлений о «подходящем» и «неподходящем», усвоенных с раннего детства и, по неразвитости ее воображения, неспособных к изменениям, с естественными эротическим стремлениями.
  В первые два раза от анализа Римма отказалась. Тогда они ничего не рассказывала о Н., об отношениях с мужем. Как только мучавшие ее рвота, боли исчезали, она прекращала психотерапию. Надеюсь, в этот раз у меня не будет повода повторить набивший оскомину афоризм: «Пациент готов принять гораздо меньше, чем психотерапевт ему дать».


Продолжение.

К началу текста.

К содержанию дневника.

К титульному листу.